Курск и Белгород — два больших города у границы России и Украины, где Новый год готовятся встречать под звуки сирен Фоторепортаж «Берега»

Специально для «Берега» фотограф Саша Левакова отправилась в Белгород и Курск, чтобы запечатлеть, как два главных города российского приграничья готовятся встретить 2025 год — под звуки воздушной тревоги. Вот ее фоторепортаж и рассказ об увиденном.

Первый раз я побывала в Белгороде весной 2024 года. Тогда ожидала увидеть безлюдный город, где жизнь остановилась, а оказалось, что, несмотря на напряжение, все идет своим чередом, и люди продолжают ходить на работу, гулять, жить. В этот раз по пути в Белгород я узнала, что случился очередной обстрел Украины, и нужно быть готовой к тому, что может прилететь обратно. То есть горожане планируют свою жизнь, исходя из действий российской армии. Именно это влияет на быт, а не приближение Нового года.

Сейчас первое, что в Белгороде бросается в глаза человеку извне, — это контраст: город обставлен бетонными укрытиями — и новогодними украшениями. Но для местных, мне кажется, все это часть повседневности, и они не воспринимают укрытия и указатели как инородные объекты. 

Первым делом я пошла в центр, на улицу 50-летия Белгородской области, куда в канун прошлого Нового года пришлись основные прилеты. Это пешеходная улица, щедро украшенная новогодними инсталляциями. Например, фигурами трех Дедов Морозов на самокатах, а четвертый самокат — свободный. Многие горожане встают на него и фотографируются. Выше по улице установлено большое сердце с надписью «Белгород», вокруг которого образовался стихийный мемориал из множества мягких игрушек. Чуть дальше — елочный базар, где между елками висит реклама с призывом идти на СВО.

Люди прогуливаются от одного парка до другого, через главную площадь. На нее в прошлом году прилетело — тогда там был каток. В этом году от катка решили отказаться — сейчас там установлена главная городская елка. Она украшена, но я не видела, чтобы с наступлением темноты гирлянды зажигали, — из-за этого елка оставляет скорее удручающее, чем праздничное впечатление. При этом на площади работают киоски с глинтвейном, сладостями и новогодними игрушками, украшенные еловыми ветками и гирляндами. Местные сказали, что их ставят каждый Новый год, но в этот раз — сильно меньше, чем раньше. 

По периметру площади стоят укрытия. Всегда дежурят полицейские, «скорая помощь» и добровольцы из теробороны в камуфляжной одежде. Они курсируют мимо двух больших экранов, по которым транслируют разные видеоролики — в том числе инструкции, как вести себя во время обстрела и помочь пострадавшим. В общем, чувствуется, что власти города, если бы могли, построили над этой площадью купол — Новому году быть, но лишь бы туда ничего не прилетело.

За эту поездку я несколько раз застала воздушную тревогу. В первый раз была в кафе. Внутрь начали торопливо заходить прохожие с напряженными лицами. Мне стало тревожно, участилось сердцебиение. Ощущение не из приятных: от тебя ничего не зависит, но тебе надо срочно предпринять действия, чтобы не пострадать. Официант пытался бодриться: «Кто хочет на экскурсию по нашему кондитерскому цеху?». Но никто не заинтересовался.

В центре Белгорода есть полукруглое музейное здание — это диорама «Огненная дуга», посвященная Курской битве, одному из решающих событий Великой отечественной войны. Сама диорама — это большое полотно, на котором изображена батальная сцена. Когда к нему приближаешься, срабатывает датчик движения и включается звук — взрывы, гул работающей техники и крики людей. Это жутко. Сначала я была там одна, но позже подошла женщина с двумя детьми — мальчиком и девочкой. Мальчик — старший — самостоятельно изучал экспозицию, а девочка испугалась. Женщина обняла ребенка и несколько раз повторила: «Это нарисовано», «Все это не по настоящему».

На выходе из музея лежит книга отзывов. На последней странице я увидела комментарий, который оставил военный: «Сейчас на границе нашей Великой Родины, Матушки-России, находится тот недобитый в 1940-е годы нацист. Заверяю, что он не пройдет». На 2ГИС я нашла другой отзыв про посещение: «Попали [в музей] во время ракетной опасности, нас пригласили в укрытие. Там удобные кресла, и показывают документальные фильмы. Спасибо!». Война настоящего времени привела человека туда, где он увидел войну прошлого. Две войны сплелись. 

Из Белгорода в Курск я добиралась на поезде: полтора часа — и ты на месте. В соседнем вагоне ехали двое военных, один из них — с ранением. В обеих областях на вокзалах и в общественном транспорте встречаешь очень много людей военных. Здесь за них можно принять и гражданских — некоторые люди в приграничье носят вещи из военторгов: у кого одежда камуфляжной расцветки, у кого армейский рюкзак, у кого шеврон — такое визуальное высказывание. Но настоящих военных все же сложно спутать с горожанами — даже если у человека не было тяжелого ранения, последствия которого сразу бросаются в глаза, его часто выдает тремор рук, возникающий из-за отдачи оружия. 

Когда я заселялась в квартиру, хозяйка спросила меня: «Вы тоже к солдату?» В приграничье считается, что если девушка приехала в город одна — значит, она намерена встретиться с военным. На улицах действительно много солдат с женщинами: по ним видно, что это пары, которые наконец смогли увидеться. 

В Курске я была впервые, ожидала увидеть еще один город в приграничье, затронутый войной. Но оказалось, что между ними есть большая разница: она заключается в том, как местные жители реагируют на воздушную тревогу. В Белгороде только единицы игнорируют сообщения о тревоге, большинство стремится к убежищам. А в Курске на тревогу не реагируют вообще: как шли, так и продолжают идти. Ни вздрагиваний, ни ругани — ничего. Я попыталась выяснить, почему так. Студентки, к которым я подошла на улице, объяснили, что тревога звучит, когда ракета попадает в воздушное пространство области, и до самого города «редко что долетает».

Единственное место в Курске, откуда персонал буквально сгонял людей в убежище во время воздушной тревоги — это «Губернский каток». В укрытии люди переговаривались между собой: тех, кто попробует вернуться на каток до отмены тревоги, оштрафуют на 2 тысячи рублей. То есть единственное, что заставило людей отреагировать, — это риск получить штраф. Центр города украшен к Новому году: люди гуляют по театральной площади в центре которой елка, заходят в «приемную» Деда Мороза и на каток. При этом ощущения праздника практически нет. Сами куряне говорят: «Да какой праздник — у нас тут война!». 

Пока я была в Курске, как раз проходила прямая линия президента. Я включила телевизор, слушала, в какой прекрасной стране мы живем, а потом трансляцию прервал металлический голос — объявление о воздушной тревоге. Так прорвалась реальность в идеалистическую телевизионную картинку. 

В один из дней я наблюдала очень много «пазиков» с цифрой «300» (то есть с ранеными), а один — с табличкой «200» (в них перевозят тела погибших). Такие автобусы не спутаешь с городским транспортом: они темно-зеленого цвета, без опознавательных знаков, окна глухо зашторены. Мне удалось разглядеть между занавесок только конструкции типа носилок — на одной такой «лежанке» мужчина смотрел в телефон. А в другом автобусе мелькнула голова молодого человека перевязанная бинтами. Увиденное отпечаталось в сознании — белые бинты и темные островки глаз, носа и рта.

По ощущению в Курске сейчас два типа людей. Первые живут свою жизнь в параллельной реальности: местные девушки рассказывали мне, как недовольны инфляцией, но в остальном у них все нормально, даже есть новогоднее настроение. В субботний вечер я пошла по питейным заведениям — все заполнено, горожане приятно проводят время, ведут светские разговоры. Второй тип — это беженцы из приграничных районов, приехавшие в Курск в августе, когда началось наступление ВСУ. Каждый разговор подтверждает, что они находятся в острой фазе горевания.

Многие беженцы вынуждены жить в пунктах временного размещения (ПВР). Один из них находится в здании городского цирка — это модернистская постройка с куполом, наследие советской архитектуры. Возле него со мной разговорился дворник. Но когда я спросила его о ПВР, он резко сменил тон: «Здесь никого нет, я работаю, уходите!» При этом из окна выглядывал мужчина, но дворник продолжал раздраженно повторять, что в цирке никого нет. Полноценно поговорить с жителями ПВР об их опыте мне не удалось.

Специально для беженцев из приграничных районов области в Курске открыли пункты выдачи гуманитарной помощи. Людей туда приглашают раз в две недели — выстраиваются длинные очереди. У каждого человека в очереди — свой номер, записанный ручкой на руке. Когда я пришла, там кипели настоящие страсти. Судя по всему, кто-то решил пройти вне очереди, и люди возмущенно переговаривались друг с другом. Одна женщина призналась мне, что чувствует себя ужасно униженной: раньше она могла себя обеспечить, а сейчас вынуждена стоять в очереди за килограммом гречки и сахара.

— Как они [российские власти] это допустили, что на курскую территорию вошли ВСУ? — вздыхал пожилой мужчина в очереди.

— Мы наших солдат кормили, пирожки им пекли, летом окрошку делали. Что же они не защитили нашу землю, почему сдали? — говорила другая жительница приграничья.

Я слышала немало подобных вопросов к властям и военным. Об отношении к Украине никто не рассуждал.

Из пунктов выдачи гумпомощи беженцы выходят с пакетами — и разбредаются по городу. Из-за этих пакетов с жителями Курска их не спутаешь. Им тяжело адаптироваться к новым жизненным условиям. Все женщины, с которыми я говорила, рыдали: «Мы уже устали плакать, но все еще плачем». Одна моя собеседница рассказала, что у ее семьи было большое хозяйство — они потеряли все. И никакой Новый год таких людей не радует, у них одно желание — вернуться на свою землю.