Уже больше трех месяцев часть Курской области под контролем ВСУ. В Курске беженцы добиваются от властей помощи для себя — и требуют открыть гуманитарный коридор для тех, кто остается в оккупации

— В три часа ночи у нас начался обстрел мощнейший. А в шесть они уже были на Гончаровке. Они очень быстро зашли — потому что граница пустая была, одни срочники были, — рассказывает «Берегу» Юлия.

Так жительница Суджи вспоминает, как они с мужем Валерием, десятью детьми (девять из которых — приемные), невесткой и четырьмя внуками встретили начало украинского наступления 6 августа. ВСУ вошли в город в тот же день. Власти Курской области и Суджанского района не успели объявить эвакуацию, людям приходилось бежать из города.

«Уезжали сами, потому что уже начали понимать, что что-то не то происходит. Всем нам казалось, что это на день-два», — объясняет «Берегу» еще одна жительница города Алла. Вместе с мужем, ребенком и пожилой матерью она под обстрелами выбиралась из Суджи в первый же день операции ВСУ. 

Именно отсутствие организованной эвакуации местные жители, пообщавшиеся с «Берегом», называют главной ошибкой на тот момент Александра Богачева (на тот момент глава района, отправлен в отставку в середине ноября) и губернатора области Алексея Смирнова. По мнению суджан, власти должны были быть готовы к тому, что в приграничном регионе развернутся полноценные боевые действия. «От нашего главы района и мэра города [Виталия Слащева] никакой помощи не было вообще, — подчеркивает Алла. — Они даже не объявлялись нигде: не звали жителей на собрание, чтобы как-то поддержать, рассказать, что делать дальше. Никто не видел их с тех самых дней».

В ответ на подобные претензии губернатор Смирнов лишь переложил ответственность на Минобороны: из военного ведомства якобы не приходило никаких сообщений о необходимости эвакуировать людей.

При этом самим жителям Суджи сообщения приходили — правда, не от властей, а от некоего «украинца». По словам Юлии и Валерия, накануне начала операции ВСУ человек, представлявшийся Алексеем или Андреем, звонил и писал многим суджанам — и призывал их как можно скорее уезжать из города. Кто это был — неизвестно до сих пор.

«Дочке нашей смску прислал: уезжайте, уезжайте с Суджи. А все с него смеялись: да что ты, то-се, у нас армия хорошая, у нас граница защищена, ничего не сделаете нам. Обзывали его как попало. И видите, что произошло», — говорит Валерий. Алла добавляет, что «украинец» писал подобные предупреждения и в комментариях к постам в местном телеграм-канале «Суджа Родная» (82,5 тысяч подписчиков), но «ему естественно никто не поверил». Сейчас таких комментариев в канале нет.

Когда начались обстрелы, Юлия, Валерий и их семья сначала укрылись в подвале школы неподалеку от дома — ведь по городу «били без остановки». После того как обстрелы стали менее интенсивными, они выехали в сторону села Большое Солдатское, до которого от Суджи — 20 километров. Там они провели несколько дней на ферме, где работал один из их сыновей, а когда украинские войска начали обстреливать и Большое Солдатское, отправились в Курск.

Во время этих перемещений Юлия и Валерий, по их словам, не раз видели, как бойцы ВСУ стреляли по гражданским автомобилям. О таких атаках рассказывали и другие беженцы. Украина их отрицает.

Про обстрелы на трассе Суджа — Курск «Берегу» говорит и Алла. По ее словам, они с семьей «вовремя приняли решение уезжать, потому что через несколько часов дроны стали попадать в машины» (об этом ей позже якобы рассказывали знакомые). Но семье повезло, они благополучно добрались до Курска и сняли квартиру — сначала посуточно, потому что были уверены, что скоро вернутся домой. Когда стало ясно, что этого не случится, арендовали новое жилье. «Ребенка еле-еле устроили в детский сад. Сначала нам говорили, что нет мест, а после [власти] поручили, чтобы детей из приграничья брали без очереди», — говорит Алла. 

Сейчас они с мужем ищут работу на новом месте и «выживают полностью своими силами»: «Сами оплачиваем [аренду квартиры] — она стоит 27 тысяч [рублей в месяц], что для нас немало (особенно если учесть, что у нас в Судже было свое жилье). Бывает, иногда посещаем гуманитарные пункты».

«Власти хотя бы не мешают нам работать — и слава богу»

В первые дни украинского наступления правительство РФ выделило средства на помощь пострадавшим — сначала 220 миллионов рублей, затем 1,8 миллиарда, а в конце августа еще 1,5 миллиарда. Эти деньги люди получили в качестве компенсации за потерю жилья и другого имущества — всего по 175 тысяч рублей.

Кроме того, еще 9 августа губернатор Смирнов выложил в соцсетях номера телефонов горячих линий, по которым пострадавшие могут обратиться за помощью, а за два дня до этого на встрече с Владимиром Путиным заверил, что людей «обеспечили всем необходимым», в том числе оборудовали пункты временного размещения (они открыты в местных интернатах, спортивных клубах и других подобных помещениях).

Одновременно по всей стране начался сбор гуманитарной помощи — россияне до сих пор активно отправляют в Курск одежду, продукты, лекарства, бытовую химию и другие вещи первой необходимости. На сайте «Госуслуг» даже появился специальный раздел, где беженцы могли найти информацию о получении выплат, постановке на учет и так далее, а желающие им помочь — узнать, куда можно принести гуманитарную помощь, как самому стать волонтером и сдать кровь.

В Курске посылки со всей России принимают волонтеры — затем они раздают гуманитарную помощь в пунктах выдачи. Две таких точки (в одной можно получить одежду, во второй — продуктовые наборы) открыла незарегистрированная партии «Рассвет» Екатерины Дунцовой, которая пыталась стать кандидатом в президенты РФ, но не была допущена до выборов 2024 года. Проект помощи курским беженцам партия назвала «Всем миром», а деньги на него собрала с помощью донатов.

Екатерина Дунцова объясняет «Берегу», что проект задумали как «одно окно»: 

Она считает, что такая схема гораздо эффективнее раздел на «Госуслугах» и десятка государственных горячих линий по самым разным вопросам (от заселения в пункты временного размещения до психологической помощи). Глава курского отделения партии Александр Новиков — он сам работает с беженцами — в разговоре с «Берегом» подчеркивает, что администрация области не смогла эффективно организовать работу и «только благодаря частным инициативам тут не произошла настоящая гуманитарная катастрофа»:

По мнению Дунцовой, к пострадавшим от наступления ВСУ власти относятся лишь как к источнику проблем. «[Позиция администрации такая:] мы тут работаем, у нас напряженная ситуация, а вы выходите [на протесты], появляетесь в СМИ и создаете нам неудобства, — рассказывает политик. — Они [власти] смотрят больше наверх, а не вниз: важно то, как начальство оценит». 

Она вспоминает, как в сентябре, накануне губернаторских выборов (несмотря на украинское наступление, их решили провести «в штатном режиме»), с жителями Курской области встречались депутаты «Единой России», ЛДПР и других партий. По мнению Дунцовой, так они просто «пиарились».

«Выборы прошли — и все, остаются только волонтеры, например, [Российского] Красного креста и наши, — говорит политик. — Администрация связалась с Сашей [Новиковым], спросила: вы работаете? [Узнав, что да,] просто отправила в наши два пункта человек 200 [беженцев], которые чуть двери не сломали — они считали, что раз их отправила администрация, то им должны выдать все необходимое. Но власти хотя бы не мешают нам работать — и слава богу».

«Мы в Судже жили лучше, чем люди в Курске»

До украинского наступления взрослые члены семьи Юлии и Валерия регулярно приезжали в Курск по делам — но на этот раз им с детьми и внуками нужно было найти хотя бы временное жилье. Получив несколько отказов из-за большого количества детей, пара нашла контакт местного жителя, который занимался строительством частных домов на продажу и предложил им бесплатно пожить в одном из строящихся зданий.

Там семья провела неделю, после чего дом приехали смотреть покупатели, и суджанам пришлось съехать. Юлия рассказывает, как они «сутки бродили» по городу, пока не увидели на окраине «заброшенный дом, который стоял [в таком состоянии] лет десять». «Нашлись хозяева. Приехали, мы объяснили ситуацию, женщина сказала: живите, он нам не нужен, этот дом. Только будете пользоваться газом и водой — заплатите за это», — говорит суджанка. По ее словам, участок был настолько запущенным, что пришлось «сутки вырубать клены», чтобы подобраться к дому.

Сейчас семья продолжает жить в этом доме. Они провели отопление и воду, поставили унитаз и ванну, купили несколько двухъярусных кроватей. Более того, Юлия и Валерий уже нашли в Курске работу (по соображениям безопасности они попросили «Берег» не рассказывать, какую именно). Четверо детей занимаются онлайн со своими суджанскими учителями, еще шестеро (у них есть проблемы со здоровьем) ходят в местную школу-интернат. 

Жизнь в новых условиях дается Юлии тяжело: в родном городе они с Валерием и детьми жили в комфортных условиях — теперь же приходится обустраивать заброшенный дом, без малейшего представления, когда можно будет вернуться домой.

Юлии признается, что не нравится ей и сам Курск — она с грустью вспоминает о родном городе.

Алле и ее родным тоже «тяжело справляться с неизвестностью». «Сложно жить так, как мы сейчас живем. Непонятно, что с работой. И маленькому ребенку не объяснишь, почему нельзя взять и вернуться домой за игрушками и велосипедом, — объясняет она. — Мы в Судже жили лучше, чем живут люди в Курске — все у нас работящие, все со средствами».

«Нам уже нечего бояться»

Именно сплоченность суджан, уверены Юлия и Валерий, помогла им в начале ноября устроить массовый протест в центре Курска. «Гуртом и батьку хорошо бить, знаете такую пословицу? У нас суджане — они такие. [На акции] половина Суджи была», — с гордостью говорит «Берегу» Юлия. По подсчетам издания 7×7, на площадь вышло около 120 человек; по словам собеседницы «Холода», принимавшей участие в протестах, — около 200. 

Пойти на этот шаг жители оккупированного приграничья решили, когда поняли, что по прошествии трех месяцев власти так и не придумали, как улучшить их жизнь. Часть людей продолжала находиться в пунктах временного размещения, оборудованных в общежитиях и интернатах, — условия в ПВР беженцы описывали как не очень комфортные. Например, поесть в ПВР можно по талонам и только в определенное время — из-за этого люди, уже устроившиеся на работу, не могут получить бесплатное питание.

Снять отдельную квартиру тоже было непросто. Суджане рассказывали, что владельцы жилья не хотят заключать с ними официальные контракты на аренду, а если и соглашаются сдать квартиру, то пустую — и значительную часть компенсации «за утрату имущества» приходится тратить на мебель и бытовую технику.

Однако главной проблемой оказались жилищные сертификаты, которыми власти пообещали обеспечить людей, чьи дома были уничтожены в ходе украинского наступления. Уже 7 августа Москва выделила первый транш в размере 1,8 миллиардов рублей на сертификаты, а Алексей Смирнов, тогда еще врио губернатора, стал регулярно писать о компенсациях в своем телеграм-канале — при этом он ни разу не назвал конкретных сроков выдачи сертификатов. 

В конце сентября Смирнов выложил пост, из которого стало ясно: компенсации получили только жители пятикилометровой зоны от украинской границы — Суджа же находится от нее примерно в восьми километрах. Вдобавок, министр строительства области Александр Афонин заявил, что пока в регионе не снимут режим контртеррористической обороны (КТО), выдавать беженцам компенсации «нецелесообразно» — ведь многие якобы сразу переедут в более безопасные части страны. 

Неопределенность и отсутствие диалога с властью привели к тому, что беженцы решили собраться на главной площади Курска. К ним вышел представитель областной администрации Анатолий Дроган — он обвинил собравшихся в том, что те устроили «публичную незаконную акцию», и попросил выдать ему организаторов. Беженцы в ответ потребовали от властей официально заявить, что в приграничных регионах России тоже идет война, и открыть гуманитарный коридор для эвакуации людей, остающихся на оккупированной территории. 

Юлия и Валерий были на этой акции — несмотря на то, что на несогласованных протестах в России уже много лет жестко задерживают, паре не было страшно. «Мужу — 56 лет, мне — 50, нам уже нечего бояться. Мы уже не в том возрасте, чтоб бояться чего-то», — объясняет Юлия.

Она добавляет, что на площади почувствовала единение с другими беженцами. «Такое было ощущение, будто я встретила всех родных. Все обнимались, даже те, кто [на улицах Суджи] просто когда-то здоровались. Понимаете? И вопросов [Дрогану] там было много, а ответов мало», — вспоминает суджанка.

Дать их в администрации пообещали на встрече с губернатором. Она прошла в ДК «Свиридовский» — на сцене помимо Алексея Смирнова оказались вице-премьер федерального правительства Марат Хуснуллин и министр транспорта, бывший глава Курской области Роман Старовойт. Они объявили об отставке главы Суджанского района Александра Богачева, а затем больше трех часов отвечали на вопросы беженцев (по данным «7×7», в ДК пришло более 800 человек) — о жилищных сертификатах, компенсациях за имущество, мародерстве военных, устройстве детей в детские сады и школы и кредитных каникулах.

Кроме того, пришедшие на встречу жаловались, что власти активно поддерживают жителей аннексированных «новых регионов» — и игнорирует нужды пострадавших от войны жителей Курской области.

Алла в разговоре с «Берегом» соглашается, что встреча прошла «напряженно». «Что такое сейчас эти 150 тысяч [рублей пособия]? Мы уехали, в чем мы были — считай, в пижамах. Все осталось дома. Этих денег не хватит даже на то, чтобы купить всей семье зимнюю одежду и обувь. Я считаю, что мы справедливо просим увеличить выплаты — мы не требуем чужое, мы просто хотим вернуть свое. У многих наших мужчин там одного сельского оборудования осталось на 2 миллиона. У некоторых вообще комбайны по 30 миллионов остались», — объясняет суджанка. Она предполагает, что такую дорогую технику украинцы «угнали в Сумскую область», подтверждений этому нет.

В итоге беженцам удалось добиться от властей хоть каких-то конкретных обещаний помочь. Впрочем, губернатор Смирнов все равно на все вопросы отвечал очень туманно: «Я разберусь», «Все задокументировано» и «Не уполномочен отвечать».

«Там не осталось ничего, что было нашим»

— Теперь посмотрим, дадут ли нам сертификаты — ну, не нам, а тем, кто хочет. Мы не будем брать сертификат, мы поедем домой, — говорит Юлия.

— Сын хотел, но когда пошел подавать заявление, ему сказали «нет», — добавляет Валерий.

— У него два дома: один — в Судже, второй [фермерский] — в Большом Солдатском. Вот на второй, на который [беспилотник] «Баба Яга» прилетела, он хотел взять сертификат. Женщина говорит: надо посмотреть, нужны доказательства разрушений. Ну езжайте, смотрите, — поясняет Юлия.

О состоянии своих домов семья Юлии и Валерия, как и все беженцы, узнают из украинских телеграм-каналов, куда бойцы ВСУ выкладывают фото и видео с оккупированных территорий, а также из репортажей украинских СМИ. «Мы всего лишь один раз видели свой дом, потому что у нас на улице сельский совет. И от сельского совета он [украинский репортер] снял в длину улицу, мы расширили экран [увеличили изображение] и увидели, что крыша стояла на тот момент, но то было в сентябре. А что сейчас — Господь его знает», — поясняет Юлия.

О том, как дрон «Баба Яга» разрушил двухэтажную ферму их сына, когда семья после отъезда из Суджи еще находилась в Большом Солдатском, рассказывает Валерий:

Для Аллы сертификат, напротив, «очень важен» — они с семьей не планируют возвращаться в Суджу. «Я не хочу, чтобы мой ребенок возвращался туда, где проливается кровь. Своих солдат или чужих — неважно», — объясняет она. По ее словам, многие среди ее знакомых теперь тоже не хотят «ни при каких обстоятельствах» жить в Судже. 

Юлия и Валерий наоборот намерены вернуться, как только это станет возможно — несмотря на то, что не знают, в каком состоянии их дом сейчас. 

На вопрос о том, изменило ли наступление ВСУ их отношение к войне, пара отвечает уклончиво. Юлия считает, что «не надо было делать этого». 

— Нас в детстве родители учили: любой скандал можно решить мирным путем. Ну неужели правда у нашего президента не нашлось какого-то мирного соглашения? Там же тоже люди, дети, — говорит суджанка.

— Эту войну можно было закончить просто: через Суджу идет газопровод [через Украину в Европу]. Перекрыть газ, и вся война бы закончилась за 15 минут, — добавляет Валерий.

— Да. И все это прекрасно понимают.

— Каждый суджанин вам это скажет. Газ все равно идет на Украину. Потому что это деньги. А страдают крестьяне.

Алла даже не надеется, что власти действительно «услышали» жителей Курской области на собрании 12 ноября и «помогут в той мере, в которой люди нуждаются». 

«Гуманитарный коридор необходимо открыть даже ради одного человека»

У Аллы в Судже остались сестра с мужем и дочерью — с ними нет связи с самого начала наступления ВСУ:

У Юлии и Валерия в Судже осталась близкая подруга — в семье ее считают родственницей и называют «тетей». Связи с ней нет, но однажды они увидели ее на фотографиях одного из украинских корреспондентов, делавших репортаж из Суджи. 

Кадры, которые появляются в украинских телеграм-каналах и репортажах, — единственный способ узнать о судьбе тех, кто остается в оккупированных городах и селах. Когда подобная информация появляется, ее публикуют в закрытой группе в телеграме. Этот чат в первые дни украинского вторжения создал отец Сергий — священник РПЦ из Воронежской области, потерявший связь со своими родителями в Судже.

Последний раз отец Сергий ездил в город в декабре 2023-го, а разговаривал с родителями по телефону — 6 августа. «Отец сказал, что уезжать не будет, потому что утром по телевизору ничего не сказали. „Что нам, врать что-ли будут?“ — спросил он меня тогда. Родители посчитали, что все это временно — и с того момента я не могу с ними связаться», — рассказывает священник. 

Через неделю Сергий с женой попробовали добраться до Суджи на машине, но из-за боев не смогли попасть в город. Тогда священник понял, что нужно искать другие способы вывезти родителей и помочь другим людям, «оказавшимся в таком же бедственном положении». После этого и появилась группа в телеграме.

Ее участники начали составлять список людей, остающихся в Судже и других приграничных городах и селах, — на момент публикации этого материала в нем было 586 имен. Участница чата Марина увидела своего мужа на видео, снятом в Суджанском интернате. До украинского наступления это была средняя школа для детей из труднодоступных мест района, а также для учащихся с особенностями — с 6 августа ВСУ используют здание для размещения людей, потерявших жилье в ходе боевых действий. 

Знакомые связали Марину с отцом Сергием — с тех пор они вместе стали искать и добавлять в группу родственников людей, оставшихся в оккупации. «Сейчас в нашем чате уже больше 1,5 тысяч человек, которые либо следят за ситуацией, либо ждут хоть каких-то новостей о родных. Я обращаюсь к властям от их лица», — говорит священник. 

В своих обращениях отец Сергий призывает как российские, так и украинские власти открыть гуманитарный коридор из Суджи. По его словам, комендант занятой украинскими военными территории Эдуард Москалев сказал ему, что всего под контролем ВСУ остаются две тысячи жителей Курской области (в Судже, по данным украинских СМИ на середину августа, от 100 до 200 человек; более свежей информации об этом нет). Священник подчеркивает, что сейчас эти цифры невозможно подтвердить или опровергнуть, но этого «уже достаточно, чтобы организовать гуманитарный коридор»: «Его необходимо открыть даже ради одного человека». Отец Сергий уверен, что начать переговоры о гуманитарном коридоре должна именно Россия — ведь «это касается российских граждан».

При этом 13 сентября он направил письменное обращение не только к Владимиру Путину, но и к Владимиру Зеленскому. Однако ответы священник получил от заместителя командира войсковой части 45880 армии РФ Виктор Калганова, а также от официального представителя секретариата уполномоченного по правам человека Верховной рады Станислава Кулика. Отец Сергий признается, что не понимает, почему его письма перенаправили именно им. «Ведь мы обращались к главнокомандующим, которые как раз могут отдать приказ о гуманитарном коридоре», — говорит он. 

Пока такого приказа никто так и не отдал. В бумаге, подписанной «В. Калгановым», утверждается, что начать переговоры о гуманитарном коридоре невозможно, потому что Украина «не идет на диалог». Ответ Кулика — аналогичный: Россия «отказывается предоставлять гуманитарный коридор» и «не выходит на контакт с украинской стороной и международными организациями». При этом в письме из Киева отмечается, что украинское руководство обратилось в Международный Красный крест и направило в ООН соответствующую ноту. 

Отец Сергий и сам писал в Международный Красный крест — ему ответили, что не смогут работать в регионе до тех пор, пока Россия и Украина не гарантируют сотрудникам безопасность. В ООН он также отправил обращение — «и секретарю, и комиссару по правам человека [Фолькеру Тюрку]». «Мы обратились даже к папе римскому [Франциску], чтобы он посодействовал», — рассказывает отец Сергий. Ни в ООН, ни в Ватикане собеседнику «Берега» пока не ответили.

«Мне стало легче. Я хотя бы знаю, что они живы, на ногах»

Стабильной связи с людьми в оккупации нет с момента захода войск ВСУ на территорию России. Звонят или пишут родным только те, кому удается поймать сигнал с украинской стороны. Так было в случае с Мариной — они с мужем, ребенком и ее родителями уехали в Курск в первый же день украинского наступления. Однако 10 августа муж решил вернуться в Суджу, чтобы забрать собак и кошку, — семья оставила животных «в спешке, потому что решила, что эта история с отъездом и обстрелами буквально на одну ночь». При этом муж Марины не предупредил ее, что собирается вернуться за питомцами, и до 14 августа она ничего не знала о нем. 

По словам Марины, она «поседела за эти четыре дня» и «ожила, только когда случайно увидела мужа в одном из украинских видеороликов». «Мне прислали скриншот из видео ВСУ о том, кто находится в подвале интерната в Судже, — там был и мой муж. После этого мне еще прислали видео, как он помогает разгружать гуманитарку. Потом я видела его в роликах, которые выпускали украинские СМИ, а затем и репортеры из других стран, которые посещали Суджу», — рассказывает Марина. 

Муж сумел дозвониться ей 17 августа — они поговорили «около двух минут» и обсудили, что оба более-менее в порядке. С тех пор новостей о муже Марина не получала: в новых видео он уже не появлялся, дозвониться до него не удается. 

Сейчас Марина уехала на заработки в Москву, потому что «с работой в Курске не очень». Суджанка устроилась на склад Wildberries. «Раньше руками никогда не работала, только в офисе сидела с бумажками. График меня устраивает: могу иногда ездить в Курск, чтобы навестить ребенка и родителей», — говорит Марина. 

Историю Марины, сумевшей связаться с мужем, отец Сергий называет «уникальной». Помимо нее ему достоверно известно лишь об одном случае, когда кто-то из Суджанского района смог дозвониться до родных: житель приграничного села Плехово (между ним и Суджей — 13 километров) поймал украинский сигнал и сообщил жене, что с ним все в порядке.

О том, что ее родственники, оставшиеся в Судже, живы, знает еще одна собеседница «Берега» — Лариса. Она выбралась из города в первые дни украинского наступления вместе с мужем и 13-летней дочерью, но там остались ее родители — они отказались оставить дом без присмотра. В одном из украинских видео она увидела свою мать с соседями на лавочке, в другом ролике — мать вместе с отцом. «Мне стало легче. Я хотя бы знаю, что они живы, на ногах. Но, конечно, без слез не могла смотреть: мой отец всегда брился, а тут я увидела его с седой бородой», — признается Лариса.

В Курске они с мужем сразу устроились в «ту же госструктуру», в которой оба работали в Судже, — с сохранением должностей и зарплат. Дочь ходит в местную школу — но найти ту, где были места, получилось не сразу. «Сейчас мы живем втроем в однушке (квартира принадлежит семье, ее купили в ипотеку до начала наступления ВСУ, — прим. „Берега“) — муж, дочь и я. Тяжеловато после большого дома, который был у нас в Судже», — говорит Лариса.

У них с мужем есть еще один ребенок — сын, который сейчас проходит срочную службу в Ставропольском крае. По словам Ларисы, несмотря на то, что он годен только при мобилизации (категория В), в июне 2024-го, после окончания колледжа, ему позвонили и без повестки вызвали в курский военкомат на повторную комиссию. Сын Ларисы пришел, у него забрали телефон — и больше не выпустили. «Я пожаловалась в военную прокуратуру на незаконный призыв в армию еще в июле. Пока никакого ответа на мою жалобу не поступило. Сын, конечно, был в шоке, не ожидал, что его заберут. Сейчас четыре месяца отслужил, только в себя начал приходить», — жалуется суджанка.

В отличие от Марины и Ларисы, отец Сергий так и не увидел в роликах своих родителей. Но узнал в одной из героинь их соседку. «Она сказала, что в доме, где живут мои родители, остались живые люди. Так что у меня есть надежда, что с моей семьей все в порядке», — рассказывает священник. 

Нередко в украинских медиа, например, на ютьюб-канале «ТРО Медіа», появляются и записи, на которых их спрашивают об отношении к войне и Украине, знании украинского языка, а также о том, «насколько хорошо с ними обращаются» бойцы ВСУ. Люди отвечают, что «обращаются с ними хорошо», что у них «все есть», а к войне они относятся «плохо». Иногда добавляют, что до 2022 года «часто бывали в Украине». Про российских военных говорят, что они «бомбят своих, а украинцы так делать не будут». Зачастую в таких видео журналисты показывают россиянам фотографии украинских городов после обстрелов — например, кадры из Торецка, Мариуполя и Бахмута.

Лариса уверена: тому, что жители оккупированных ВСУ районов говорят в этих роликах, верить нельзя. «Они [украинцы] ведут свою политику: им важно показать, какие русские плохие, а они сами — хорошие. Но хорошо, что у нас есть возможность узнавать о наших хоть что-то», — говорит суджанка.

Отец Сергий уверяет, что ни для него, ни для многих других участников инициативной группы в телеграме чьи-либо взгляды на войну не имеют никакого значения: «Нам главное видеть, что наши близкие живы, понимать, что наши дома целы (или разрушены). Люди в оккупации будут говорить то, что спасает им жизнь».

«Хотели бы выехать в Украину»

Спустя неделю после того как ВСУ заняли приграничье Курской области, украинские власти сообщили, что жителям местных городов и сел начали завозить гуманитарную помощь. Однако, по словам отца Сергия, их родственники опасаются, что на оккупированной территории может не хватать лекарств и еды (в видео из приграничья люди об этом действительно иногда упоминают). Сам Сергий добавляет, что до него «доходили слухи» о гибели нескольких местных жителей из-за «недостатка квалифицированной медицинской помощи». Каких-либо подтверждений этой информации нет — однако священник опасается, что с наступлением холодов ситуация на этих территориях может ухудшиться. 

Российские власти в свою очередь считают, что людей с части Курской области, подконтрольной ВСУ, уже начали насильно вывозить в Украину. Об этом в октябре заявила уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова — к ней якобы обратились родственники оказавшихся в оккупации людей и попросили «повлиять на ситуацию». Москалькова сообщила, что направила письмо омбудсмену Украины Дмитрию Лубинцу с просьбой предоставить Кремлю информацию о вывезенных в страну жителях приграничья; ответил ли он — неизвестно. Украинская сторона в принципе не комментировала обвинения в вывозе мирных жителей Курской области на свою территорию.

Собеседники «Берега», услышав про обращение родственников к Москальковой, удивились — они не знают никого, кто подписал бы такую бумагу. «Берег» отправил запрос в аппарат уполномоченной по правам человека, но не получил ответа. 

Уже в ноябре Москалькова заявила сначала о 13, а затем о 23 жителях курского приграничья, которые ранее пропали без вести, а затем нашлись в Сумской области Украины. Никаких деталей чиновница не сообщила, поэтому неизвестно, как россияне там оказались. При этом с начала августа действительно появлялись неподтвержденные данные о том, что некоторые жители Суджанского и других районов области отправились в Украину добровольно: в некоторых украинских видео они говорят, что якобы «хотели бы выехать» в соседнюю страну. О таких случаях слышал и отец Сергий: «В украинских видео была женщина — гражданка Украины [жившая в Судже]. Она показывала свой паспорт и говорила, что уедет, — естественно, она может. А чтобы [украинские военные] насильственно [увозили россиян в Украину] — таких достоверных случаев мы пока не знаем».

Ларисе известно еще об одном случае, когда кто-то из суджан выехал в Украину. «Со мной выходила на связь девочка, которая уехала вместе с бабушкой, — у них украинские паспорта», — утверждает собеседница «Берега».

Кроме того, продолжает Лариса, 13 октября, за день до заявления Татьяны Москальковой, начали ходить слухи о том, что ВСУ якобы вывезли около 30 мужчин из деревни Плехово. Об этом рассказала жена жителя Плехово, которой смог дозвониться муж. «Он сказал, что всех мужчин из Плехово вывозят на Украину. Не знаю, насколько это правда — может, военнообязанных или просто мужчин сейчас вывозят, чтобы потом обменять», — предполагает Лариса.

На территорию Украины из Курской области действительно вывозили пленных российских военных. С конца августа Россия и Украина провели четыре обмена военнопленными: в ходе первого в РФ вернулись 115 человек, в ходе второго — 103 человека, в ходе третьего — 95 человек, в ходе четвертого — 30. Сколько еще российских военных, взятых в плен в Курской области, находятся в Украине — неизвестно.

«Теперь же что-то должно сдвинуться с мертвой точки?»

Второе коллективное обращение к властям — как России, так и Украины — с просьбой открыть гуманитарный коридор для мирных жителей Курской области направили 11 ноября. Вот отрывок из этого письма, которое подписали 2,5 тысячи человек:

Если в сентябре в своих ответах Москва и Киев обвинили друг друга в нежелании «идти на контакт», то на этот раз украинская сторона ответила, что «подобное обращение уже поступало» и «ответ уже был предоставлен»: Москва «не идет на диалог». Российская же на само письмо не отреагировала, зато при личных встречах с многодетной матерью Светланой Ляховой чиновники из администрации президента РФ, Госдумы и Совета Федерации заявили, что «впервые слышат о проблемах жителей Суджи» и «никаких обращений раньше не получали».

«Наверное, мы недостаточно писали и говорили. Наверное, наша тишина породила тишину. А как быть, если о нас так мало пишут в центральных СМИ? Нас не показывают по федеральным каналам. Если читать и смотреть все эти новости неделю, месяц, сложится впечатление, что нас нет, как и нашей беды. И все равно — бездействовать нельзя. Мы добились — во всех главных ведомствах страны нас приняли, нас увидели, нас услышали. Теперь же что-то должно сдвинуться с мертвой точки?» — сказала Светлана Ляхова в беседе с «Новой газетой». 

Ни письменное обращение, ни встречи жителей региона с чиновниками не привели к открытию гуманитарного коридора. О переговорах между Россией и Украиной по этому вопросу тоже ничего не известно. Последняя надежда, по мнению отца Сергия, — участие ООН и папы римского. «Если никто из них не ответит, то уже мало на что можно надеяться», — считает священник.

Проблем для гражданского населения на занятых ВСУ территориях было бы гораздо меньше, продолжает он, если бы власти Суджи в первый же день украинского наступления объявили эвакуацию и оповестили людей о том, насколько серьезна ситуация. «Режим ЧС ввели только 9 августа, а украинских солдат, вместо того чтобы называть вещи своими именами, назвали „обычными диверсантами“. А надо было проехаться по поселкам с громкоговорителем и всем сказать: собирайтесь, срочная эвакуация. И никто бы тогда не остался», — уверен священник. 

«Берег» обратился в администрацию Суджи с вопросом, почему местных жителей не оповестили о необходимости эвакуироваться, но на момент публикации не получил ответа.

«Будет большой бой»

Отец Сергий все меньше верит, что ему и другим родственникам тех, кто остается в Судже, удастся спасти своих близких. Священник предполагает, что «есть какие-то интересы у украинской стороны и российской сторон в том, чтобы не замечать этих людей». Некоторые беженцы надеются на российское контрнаступление в Курской области — и одновременно боятся, что даже если войска РФ добьются успеха, то они никогда не увидят своих близких, потому что, как говорит Лариса, «будет большой бой». Отец Сергий думает примерно так же: «Обычно российские войска не оставляют ничего после того, как начинают отвоевывать какие-то территории».

Лариса «не может просить себе», что не настояла на отъезде родителей из Суджи: теперь они, как она думает, наверняка чувствуют себя «брошенными» — не только дочерью, но и государством. Как и другие собеседники «Берега», она обвиняет власть в бездействии в первые дни наступления ВСУ:

Если российские военные освободят Суджу, а дозвониться до близких все равно не получится, отец Сергий «будет готов попрощаться со своими родителями». «Я, конечно, надеюсь увидеть их еще раз, — говорит священник. — Но если все сложится не в нашу пользу, это будет означать только одно».