Сто лет назад родился советский скульптор Вадим Сидур Он почти ничего не знал о современном западном искусстве — но сам пришел к тем же открытиям, что и художники по ту сторону железного занавеса

28 июня 1924 года родился Вадим Сидур — советский скульптор, который отказался от жестких требований социалистического реализма и нашел собственный авангардный язык. При жизни его работы показывали на Западе, но в СССР он был практически выключен из публичной художественной жизни. Критик Антон Хитров расспросил искусствоведа и специалистку по творчеству Сидура Марию Гельштейн, почему художник отошел от канонов советской скульптуры — и что он предложил взамен.

— Вадим Сидур был другом вашей семьи.

— Мой дедушка Гдаль Григорьевич Гельштейн был одним из ведущих врачей-кардиологов в Москве в 60-е и 70-е годы. Он был одним из основателей Бакулевского института вместе с Александром Бакулевым. А люди из богемной интеллигенции дружили с врачами и инженерами. Дедушка был вхож в эту среду — знал художников, актеров, режиссеров. Но только с Сидуром и его семьей у них была близкая дружба — она длилась почти тридцать лет, с середины 60-х и до смерти Сидура в 1986 году.

Помимо друзей-ровесников, Сидура всегда окружали ученики, творческая молодежь. Среди них одно время был мой дядя Марк Гельштейн — он искал себя и думал, что, возможно, станет художником. Марк был математиком, а еще — диссидентом, одним из тех, кто возобновил выпуск «Хроники текущих событий» после небольшого перерыва в середине 70-х годов. В 1979 году из-за сложностей в личной жизни и кризиса диссидентского движения Марк покончил жизнь самоубийством. У него осталась жена и двое детей. Сидур очень любил Марка, у них были особенные отношения. Он предложил сделать Марку надгробный памятник — не только как погибшему сыну друзей, но и как ученику. 

Эта эпопея длилась несколько лет: сложно было найти камень нужного размера, чтобы высечь из него скульптуру. Памятник установили примерно лет через пять после гибели Марка. Сейчас он стоит на Востряковском кладбище.

— Вы рассказывали в фейсбуке, что у ваших дедушки и бабушки было много работ Сидура — скульптур и графики. Что стало с этой коллекцией?

— Она сейчас у меня. Она перешла по наследству сначала моему папе, а после его кончины — ко мне. Мне кажется, что я стала искусствоведом еще и потому, что выросла среди настоящих произведений искусства. Для меня Сидур был не персонажем из учебника, а просто другом семьи. А когда я училась в университете, я вдруг увидела его графику — не ту, которая у нас была, а любовную, эротическую. Я так удивилась — наивная 17-летняя девочка: как это, Сидур, друг бабушки и дедушки, должен быть приличным человеком. 

Скульптуры у нас дома — это мелкая пластика, бронза, алюминий, обычно не больше 10-15 сантиметров. Они спокойно помещаются на книжных полках. Поскольку Сидур был лишен официальных заказов, его работы были, как правило, очень маленькие.

— Вадим Сидур учился скульптуре в Московском высшем художественно-промышленном училище (сейчас институт имени Строганова) с 1945 по 1953 год, когда в искусстве господствовал соцреализм. Почему он отошел от этого стиля? Что помешало ему стать соцреалистом?

— Несколько факторов. В довольно юном возрасте Сидур пошел на фронт — в 1942 году ему было 18 лет. У него было ранение в голову — ему снесло практически пол-лица. Он носил большую, окладистую бороду, чтобы спрятать деформированную челюсть. После реабилитации он понял, что хочет стать художником — и поступил в училище к довольно известному скульптору-монументалисту Георгию Мотовилову. Он заканчивает учебу в начале оттепели. Сидур с его военным опытом оказался в Москве, полной жизни. Но он ощущал себя как инопланетный наблюдатель, чувствовал хрупкость бытия, не мог до конца разделять радость, которая тогда охватывала город.

В 1957 году Сидур создает композицию «Семья горшков». Она интересна по двум причинам. Во-первых, он понял, что если привычный предмет — тот же горшок — перенести в другую контекстную среду, у него появится другой смысл. Во-вторых, он использовал минимум средств — но мы четко понимаем характеры и роли персонажей, видим мужчину, женщину, ребенка. После «Семьи горшков» возвращение к реалистическому языку уже невозможно.

Дальше он делает серию «Джаз». Джаз — это абсолютно оттепельный мотив. Эти скульптуры тоже выбиваются из привычного визуального ряда соцреализма. У Сидура впервые появляется мотив, к которому он позже не раз вернется — человек и его инструмент становятся едины. Но это вещи, созданные до инфаркта. Они новые по форме, но по содержанию — вполне в духе времени, такая легкая оттепельная история.

Серия «Летающие тарелки» завершают этап становления художественного языка Сидура. Он откликается еще на одну оттепельную тему — запуск спутника и начало развития космической программы. Футуризм, космос — все это его очень увлекает. Но форма — уже совершенно нетипичная для советского искусства. 

В 1956 году они с двумя другими скульпторами, Владимиром Лемпортом и Николаем Силисом, создали творческое объединение «Лесс». Работали втроем и все работы подписывали вот этой общей аббревиатурой. Делали монументальные заказы, но не очень большие — вроде вазонов для парков. Но в 1961 году у Сидура случился сильный инфаркт. Он во второй раз оказался на грани смерти. Ему стало жаль тратить жизнь на то, что ему не было близко. Он хотел заняться тем, что гложет его изнутри — ощущением общего трагизма бытия. Хотел выработать доходчивую, впечатляющую художественную форму, которая помогла бы ему как бы взять зрителя за грудки и закричать: посмотри вокруг, подумай о том, что происходит.

Конечно же, соцреализм для этого не подходил. В системе соцреализма был определенный набор сюжетов: трудовые подвиги рабочих и крестьян, большие стройки, освоение целины. Нутро человека, его суть это искусство практически не показывало. А Сидур хотел отсечь лишние детали, все наносное, чтобы дойти до сути человека. Стоит сказать, что он создавал не только трагические, но и лирические композиции — например, связанные с семьей и материнством. Его занимало все важное, что составляет жизнь человека от рождения до смерти, но рассказывать об этом он хотел максимально четко, лаконично и доходчиво. 

Нужен сильный характер, особый масштаб личности, чтобы не побояться уйти в неизвестность. Когда ты вписан в систему Союза художников, понятно, как работать, жить, строить карьеру.

— Верно ли, что главным источником заработка для Сидура были надгробия? Кто в СССР был его заказчиками? Неужели памятники на кладбищах не нужно было ни с кем согласовывать?

— Художник, лишенный официальных заказов, опирался в первую очередь на поддержку друзей и людей, близких по духу. На важных государственных кладбищах его надгробия никогда не ставились. Но это был не единственный источник заработка: Сидур занимался книжной графикой и давал частные уроки.

— Какие традиции на него влияли?

— Сидур никогда не отказывался от классического наследия. Но он был довольно избирателен. Его восхищали древние формы скульптуры, например, скифские бабы. А вот античность и особенно скульптура эллинизма его никогда не прельщали — из-за обилия мяса, как он сам говорил. Потому что как раз скульптура эллинизма, она вся очень детализирована — в ней действительно очень много этой плоти. С другой стороны, Сидур еще в студенчестве решил, что квадрига над аркой Генштаба в Петербурге — вершина художественного совершенства, до конца жизни от этого не отказывался. 

Как любой художник, он не мог развиваться в вакууме. Хотя в 50-х советские художники практически не знали западного современного искусства, они жадно ловили те крупицы, которые до них все-таки доходили. Например, в 1959 году в Сокольниках была Американская выставка, куда привезли в том числе современное искусство. В Строгановском училище тоже встречались смелые преподаватели, которые знакомили студентов с работами западных художников. У Сидура был педагог по фамилии Рабинович, который показал ему скульптуру Вильгельма Лембрука «Падший» — под ее влиянием он сделал похожую работу, но в своей манере.

— Расскажите про серию «Гроб-арт». Как вышло, что Сидур перешел от сравнительно традиционной скульптуры к объектам, собранным из повседневных вещей?

— Было время, когда из-за больного сердца Сидур был не в состоянии заниматься скульптурой: ведь это тяжелый физический труд. Но жажда творчества его распирала, он не мог не работать. С другой стороны, у него не было официальных заказов, а значит, и доступа к материалам, поэтому он вынужден был искать их повсюду, буквально под ногами. Сидур мог видеть искусство в любом неживом объекте. Когда он видел в археологическом музее древнее орудие, камень с дыркой внутри, для него это была скульптура — потому что человек вдохнул в этот предмет новую жизнь и новый смысл. Каждое лето он проводил у себя на даче в подмосковном Алабине. 

Я прочитаю вам, как он описывает создание гроб-арта в своих стихах:

«Осень в Алабине — время выбрасывания в лес // Отслуживших летом // И теперь ненужных людям вещей // Стекла осколки // Бутылки // Консервные банки // Детские игрушки // Старая обувь // Части велосипедов // Детали мотоциклов // Холодильники // Газовые плиты // И прочее // И прочее // И прочее // Образуют стихийные свалки // Обширные и богатые // Гуляя по лесу не могу миновать ни одной // Именно здесь // Я нашел множество предметов // Выразивших потом // Мое отношение к миру // Головы железных пророков // Все составляющие // Гроб-мужчину // Гроб-женщину // Гроб-девушку // Гроб-ребенка // Я сделал великое дело // Очистил лес // И создал // Гроб-арт».

Друзья вспоминали, что с 70-х годов любая прогулка по лесу с Сидуром становилась совершенно невыносима: он тащил из леса все эти ржавые штуки. Придя к «гроб-арту», он совершенно не знал ни американских, ни европейских поисков в ту же сторону [искусства из готовых предметов]. А узнав, еще больше удостоверился, что его творческий путь — правильный.

— При жизни Сидура не выставляли в СССР, но выставляли за границей. Как это стало возможно?

— К 100-летию Сидура его друзья [Владимир Воловников, Георгий Геннис, Эдуард Гладков и Наталья Нольде] выпустили сборник воспоминаний о нем — пока книга распространяется бесплатно в электронном виде, но они ищут деньги на бумажное издание. Там это подробно описано. К Сидуру часто приходили иностранцы — разумеется, только по рекомендациям. Он дружил с дипломатами из посольства ФРГ, поэтому у него были связи с Западной Германией. Славе Сидура на Западе способствовал во многом Карл Аймермахер — немецкий славист и специалист по советской культуре.

Для западных зрителей скульптуры Сидура были таким же открытием, как для советских. Все считали, что в Советском Союзе очень регламентированное искусство. Никто не ожидал, что рядом с ним существует искусство абсолютно современное, на одном уровне с лучшими мировыми мастерами, которых Сидур даже не знал. Его сравнивали с Генри Муром, но Мура он увидел, когда его собственный стиль уже сложился.

— В 2015 году активисты движения «Божья воля» во главе с Дмитрием Энтео повредили несколько работ художника, которые якобы оскорбляли их чувства. Думаю, эта история у многих на слуху, поэтому давайте обсудим религиозные мотивы в работах Сидура и его отношения с этой темой.

— Он находился между двумя традициями. Сидур — еврей, его фамилия переводится как «молитвенник». Для него, как для человека большой культуры, большого бэкграунда, Христос был в первую очередь трагической фигурой. Самого себя он отождествлял — нескромно — с Богом-творцом: ведь художник тоже создает собственную вселенную. Поэтому в его графике лик Бога Отца напоминает его самого. Конкретно в евангельской истории он видел тот же трагизм, что и в целом в человеческом бытии. Поэтому его евангельские сюжеты наполнены болью. Для Сидура была важна трагедия человека, трагедия отношений отца и сына. К тому же он выражал ее довольно нетрадиционным художественным языком. Думаю, это и вызвало раздражение у религиозных активистов. Они, наверное, предпочли бы видеть в религиозном искусстве благоговение. С другой стороны, в Германии, в Берлине, его работа из цикла «Пророки» выставлена в Церкви Святого Матфея.

— Как бы вы сформулировали значение Сидура для российского современного искусства?

 — Мне кажется, его фигура должна вдохновлять современных художников: Сидур не поступался своими принципами, не отказывался от своего пути, не шел на компромиссы, был готов к лишениям и безденежью. Его жизнь была довольно кинематографичной — мастерская в подвале, никаких выставок. Но закончилось это в каком-то смысле хэппи-эндом. Уже через два года после его смерти в Москве открылся его музей, а скульптуры появились не только на кладбищах, но и на городских улицах — в Царском селе, в Москве. Наследие Сидура сохранилось во многом благодаря подвижнической работе его семьи — сына Михаила, который был первым директором музея, и жене Юлии, которая посвятила себя служению мужу. Друзья Сидура тоже делали все, чтобы это наследие сохранить. 

Если смотреть на современную российскую скульптуру, мы часто видим те же мотивы в пластике, в композициях, которые были у Сидура. Во многом это вызов для современных художников — не попасть под его влияние довольно сложно.