«Задача спектакля — показать женщин, которые могут попасть под суд» Второй день рассмотрения дела Жени Беркович и Светланы Петрийчук. Их судят за оправдание терроризма из-за пьесы о россиянках, которых завербовали в ИГИЛ

В московском Втором Западном окружном военном суде продолжается рассмотрение дела режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук, которых обвиняют в «оправдании и пропаганде терроризма». Спектакль «Финист ясный сокол», поставленный Беркович по пьесе Петрийчук, и получивший «Золотую маску», рассказывает о россиянках, которые уехали в Сирию, чтобы выйти замуж за исламистов. Корреспонденты «Берега» сходили на второе заседание по этому процессу.

«Доставки пока нет. Ждем», — обращается к адвокатам Жени Беркович помощник судьи и проносится дальше по коридору. Под «доставкой» он имеет в виду обвиняемых, которых в это время везут в суд из СИЗО. 

Заседание начинается с двухчасовым опозданием. Судья Юрий Массин поясняет, что причиной задержки стала «дорожная ситуация» — но подробностей не приводит.

В первый день процесса стороны успели допросить только двух свидетелей (несмотря на то, что заседание продолжалось почти 11 часов). На сегодня запланированы еще семеро. Первой в зал входит актриса Юлия Витковская (зрителям она больше известна под псевдонимом Скирина). Прокурор Екатерина Денисова сразу же извиняется перед ней за то, что накануне Витковской пришлось просидеть в суде больше 10 часов — а потом дачу показаний перенесли на следующее заседание.

Прокурор спрашивает актрису о работе над спектаклем; в «Финисте» она сыграла одну из Марьюшек — героинь, которых вербуют радикалы из «Исламского государства». Витковская рассказывает, что в какой-то момент Беркович решила добавить в спектакль монологи, которые должны были написать сами актрисы. Адвокат режиссерки Ксения Карпинская предлагает воспроизвести монолог, свидетельница просит у судьи разрешения зачитать текст с телефона. Тот соглашается, но просит показать ему телефон, чтобы в протоколе можно было указать, что Витковская «использует персональное устройство электронной связи». Адвокаты переглядываются и беззвучно посмеиваются. 

— Айфон, да?

— Да.

— Какой?

— Тринадцатый.

— Я никакие персональные данные смотреть не буду, — оправдывается судья. — Довожу до сведения участников процесса: на экране мобильного устройства отображается текст [монолога]. Первое слово текста «Юля», последнее — «судимость». 

Витковская зачитывает монолог. В нем Марьюшка рассказывает, как поехала в Сирию к будущему мужу, с которым познакомилась в интернете, но, приехав, узнала, что тот террорист. В Сирии ее заставляли носить пояс шахидки, в итоге она решилась на побег — а, вернувшись в Россию, получила срок и теперь не может найти работу. 

Адвокат Беркович Елена Орешникова спрашивает, слышала ли актриса негативные отзывы на спектакль. Та в ответ рассказывает, как после одного из показов к ней подошла зрительница и рассказала, что ее мать пытаются завербовать исламисты — практически, как это описано в «Финисте». «Спасибо, что вы об этом говорите. Я хотела бы, чтобы мама посмотрела спектакль. Может, это как-то повлияет на ее выбор», — пересказывает свидетельница ее слова.

— Скажи, пожалуйста, в коллективе «Дочерей Сосо» есть мужчины? — подключается к допросу сама режиссерка.

— Да, главный администратор и директор.

— Как тебе кажется, они как-то дискриминируются в процессе работы?

— Нет, конечно.

— Прошу прощения, а какое отношение эти вопросы имеют к делу? — вмешивается судья Массин.

— Ваша честь, один из пунктов в моем обвинительном заключении — что я являюсь приверженкой некоего «радикального феминизма».

— Может, тогда об этом и спросить? 

— Хорошо, конкретный вопрос, — соглашается Беркович и вновь обращается к свидетельнице, — известно ли тебе что-то о том, что я являюсь «приверженкой радикального феминизма»?

— Нет.

— Говорит ли тебе что-нибудь формулировка «андроцентричный уклад России»?

— К своему стыду, я ее никогда не слышала.

— А от меня не слышала?

— Нет.

Судья объявляет часовой перерыв, чтобы подсудимые могли пообедать и «не вышло как раньше» (накануне Беркович и Петрийчук, с их слов, лишь «очень торопливо чуть-чуть поели» во время одного из перерывов).

Следующий свидетель — актриса Анастасия Сапожникова. Она тоже дружит с Беркович, а в спектакле «Финист ясный сокол» играла судью, которая выносила приговор одной из Марьюшек. Прокурор спрашивает, помнит ли Сапожникова, какое наказание получила героиня. «Я Марьюшке, по-моему, давала семь лет», — отвечает актриса.

Адвокат Сергей Бадамшин (он защищает Светлану Петрийчук) улыбается, закидывает голову и закатывает глаза, будто что-то вспоминая. Дело в том, что прототипом одной из героинь «Финиста» была Варвара Караулова — и ее тоже защищал Бадамшин. Восемь лет назад Караулову признали виновной в попытке примкнуть к террористам и приговорили к 4,5 годам колонии. Заседания по делу Карауловой проходили именно во Втором Западном окружном военном суде.

— Что данный спектакль говорит о девушках, которые пересекают границу РФ в целях попадания в запрещенную группировку ИГИЛ? Оправдывает ли данный поступок, пропагандирует? — интересуется прокурор. 

Свидетельница несколько секунд смотрит на Денисову недоумевающим взглядом и объясняет, что Марьюшки отправляются в Сирию не для того, чтобы вступить в Исламское государство, а чтобы «выйти замуж, создать семью и рожать детей».

— Ну там же открытым текстом говорится, что они уезжают к ним [террористам]! — пытается спорить прокурор. — «К ним» — это собирательный образ или один мужчина?

— Возражаю! Там [в спектакле] прямо так не говорится, это вольная трактовка прокурора, — подключается к беседе Ксения Карпинская. — Вы либо процитируйте, либо по-другому задайте вопрос.

Судья защищает прокурора и упрекает адвоката в том, что та якобы тоже не всегда задает корректные вопросы. Карпинская в ответ напоминает: на прошлом заседании адвокаты предлагали посмотреть запись спектакля, но прокурор и судья отказались и решили во всем разобраться по письменному описанию сцен. А теперь ошибочно цитируют текст пьесы. Судья Юрий Массин игнорирует эту реплику.

— Там не было, что они уезжают и вступают в ИГИЛ [по своему желанию]! — говорит Сапожникова. — Этого вообще не было. Наоборот, они даже не знали, чем занимается их возлюбленный. Они хотели любить, вести хозяйство, а не [вступать в] ИГИЛ. Ну кто захочет в ИГИЛ поехать?

Бадамшин на этих словах приподнимает бровь.

— А вам что-то известно о том, что Евгения Борисовна — «радикальная феминистка»? — спрашивает свидетельницу Карпинская. 

— А что это? — недоуменно переспрашивает свидетельница. — Мы как бы все немножко феминистки, но что такое радикальные…

Бадамшин в свою очередь спрашивает, положительным или отрицательным персонажем была судья, которую актриса играла в «Финисте». «Конечно, были моменты, где я играла страшный суд — ну потому что в суде реально страшно! — отвечает актриса и поворачивается к судье. — Но я не могу сказать, что я играла отрицательного персонажа. Этого не было».  

Следом допрашивают Маргариту Толстоганову. В «Финисте» она играла журналистку, которая решила внедриться к исламистам, чтобы написать «значимый материал» и благодаря этому найти «хорошую работу». 

Толстоганова рассказывает, что сама она православная христианка, а Беркович считает «смешливой атеисткой» (на первом заседании похожую характеристику дал директор «Дочерей Сосо» Александр Андриевич — он назвал режиссерку «веселой атеисткой»).

— Вот вы говорите, что она веселая атеистка… — начинает Карпинская

— Да, у меня есть история! — перебивает Толстоганова.

— Подождите.

— Хорошая!

— Она [Беркович] разделяла крайние агрессивные формы ислама? — продолжает Карпинская.

— Нет.

Карпинская умолкает, Толстоганова рассказывает свою историю. По ее словам, однажды Беркович попросила ее вместе сходить в храм, но актриса не смогла — а в итоге режиссерка так и не стала христианкой. Тут же свидетельница добавляет, что участие в «Финисте» одобрил даже ее духовник, назвавший спектакль «хорошей историей».

В зал приглашают следующую актрису — Наталью Сапожникову (она играла одну из Марьюшек; с Анастасией Сапожниковой, игравшей судью, они — однофамилицы). Она рассказывает о спектакле и религиозных взглядах Беркович примерно то же самое, что остальные. Каждый следующий допрос — короче предыдущего. 

«[Задача спектакля] — показать доверчивых женщин, которые в стремлении за мужским идеалом могут попасть под суд и сделать что-то плохое. Месседж в том, как не попасться [на уговоры вербовщиков] и уберечь от этого себя и других женщин», — объясняет свидетельница. 

— Считаете ли вы правильным выбор ваших персонажей? — интересуется Бадамшин.

— Ни в коем случае не одобряю.

— Были замечания со стороны зрителей, критика?

— Нет. Все понимали смысл спектакля, были только положительные отзывы. Только сопереживание. Надеюсь, вы меня правильно поняли.

— Мне понятно, но свидетель же дает показания суду. 

— Слово «сопереживание» общеизвестное, — вмешивается судья.

— Ваша честь, очень надеюсь на это, — ехидничает Бадамшин. 

К седьмому часу заседания все участники процесса заметно устают. Последней из свидетелей (еще двое в суд просто не пришли) выступает Светлана Сперанская — но актриса ничего нового к уже сказанному не добавляет.

Все говорят одно и то же: ни Беркович, ни Петрийчук «радикальный исламизм» (как и «радикальный феминизм») не исповедовали, терроризм не «оправдывали» и не «пропагандировали».