Нелитературное слово и тлен Первое заседание по делу режиссерки Евгении Беркович и драматурга Светланы Петрийчук

В Москве прошло первое заседание по существу по делу режиссерки Жени Беркович и драматурга Светланы Петрийчук. Их обвиняют в «публичном оправдании и пропаганде терроризма» из-за спектакля «Финист ясный сокол», который Беркович поставила по одноименной пьесе Петрийчук; в нем рассказывается о россиянках, которые решили выйти замуж за исламистов и уехать в Сирию (в 2022 году спектакль получил премию «Золотая маска» за работу драматурга и художника по костюмам). «Берег» рассказывает, как прошло это заседание.

«Услышу крики или хлопки — в зал никто не попадет», — угрожающе произносит один из приставов, рассматривая группу поддержки Жени Беркович и Светланы Петрийчук. В ней около 50 человек — мать Жени правозащитница Елена Эфрос, друзья обвиняемых, сочувствующие, журналисты.

Семеро конвоиров ведут Беркович и Петрийчук в зал. За фигурами силовиков миниатюрных женщин почти не видно. Их заводят в «аквариум» — стеклянную клетку с прорезью в метре от пола, через которую можно передать документы и поговорить с адвокатами.Перед началом процесса Беркович действительно что-то обсуждает со своими защитницами — Ксенией Карпинской и Елены Орешниковой. Интересы Петрийчук представляет Мария Куракина (второй адвокат драматурга Сергей Бадамшин в суд приехать не смог).

Заседание начинается, прокурор Екатерина Денисова бегло зачитывает обвинительное заключение. По версии следствия, Светлана Петрийчук «имела идеологические убеждения, связанные с оправданием и пропагандой терроризм», а Женя Беркович «разделяла крайние, агрессивные формы ислама». Денисова продолжает читать: режиссерка и драматург «вступили в преступный сговор» и поставили «Финист ясный сокол», а затем выложили запись спектакля в интернет.

Пока Денисова рассказывает о «пропаганде терроризма» с помощью театра, Беркович иронично покачивает головой.

— Евгения Борисовна, вам обвинение понятно? — обращается к режиссерке судья Юрий Массин.

— Аа… — растерянно протягивает Беркович. — И да, и нет. Я достаточно хорошо умею читать и писать, но не понимаю, какое отношение этот набор слов имеет ко мне.

Беркович объясняет, что «не испытывает к террористам ничего, кроме отвращения» — и недоумевает, как следствие могло посчитать ее «радикальной мусульманкой». Режиссерка перечисляет: она никогда не носила хиджаб, состоит в «светском браке с русским мужчиной», ест свинину, фотографируется с детьми на пляже. «Последние 15 лет [я] была на виду, — добавляет она. — Невозможно при всем вышесказанном быть мусульманкой, чтобы этого никто не заметил».

По словам Беркович, за те четыре раза, что она давала показания, никто из следователей не поинтересовался ее религиозными взглядами. «Добавили эту формулировку [о радикальном исламе], руководствуясь принципом „и так сойдет“, — подытоживает она. — Нет, не сойдет».

Отдельно она отмечает, что в версии обвинения много мелких несостыковок. Например, утверждается, что спектакль полностью поставили меньше чем за месяц — а это невозможно. «Любой артист, даже Брэд Питт… — восклицает Беркович и осекается. — Мои [актрисы], конечно, лучше, чем Брэд Питт, но допустим: [никто] не сможет выучить [текст такого объема] за две-четыре недели». 

— Виновной признаете себя? — уточняет судья.

— Не признаю.

— Садитесь, пожалуйста.

Светлана Петрийчук, комментируя слова прокурора, подчеркивает: «Нашей целью было подсветить проблему [вербовки девушек], что мы и делали». 

Адвокаты предлагают посмотреть запись спектакля, но прокурор и судья намерены во всем разобраться по письменному описанию сцен. Обвинитель начинает перечислять материалы дела — от справки о том, кто владел доменом сайта, на котором опубликовали текст пьесы, до заключения лингвистической экспертизы. Сотни документов, собранные в семь томов дела. Их перечисление занимает несколько часов; слушатели зевают, один из приставов засыпает прямо на заседании.

Прокурор тем временем перечисляет технику, которую изъяли при обыске у Беркович. И говорит, что одно из устройство следователи так и не смогли «изучить», так как «не нашли соответствующего зарядного устройства». А пароль к еще одному «[подсудимая] сообщить отказалась». «Это неправда!» — одними губами говорит режиссерка, на ее лице читается изумление (позже она объяснит судье, что, может, и сказала бы пароли, но о них ее просто никто не спрашивал).

Екатерина Денисова продолжает зачитывать выдержки из дела. Например, фрагменты протокола, в которых говорится, как именно силовики искали запись спектакля в интернете. В зале раздаются смешки, обвиняемые переглядываются и не скрывают усмешки. «При нажатии на ссылку скачивается файл с названием „Беркович, нижнее подчеркивание, Финист“ в расширении doc», — не отрывая глаз от листа зачитывает обвинитель.

Доходит очередь до доносов на режиссерку — прокурор называет их «обращениями». Так, некая Галина Ширяева (в суд она не пришла) просила силовиков «проверить стихи Беркович на предмет оскорбления ВС РФ и государственных чиновников».

Гособвинитель начинает зачитывать стихотворение, оскорбившее Ширяеву:

Летят по небу мобики

В далекие места.

Внизу раскрыты гробики,

А сверху пустота.

— Летят по небу голые, внизу… ммм… г… — запинается прокурор на слове «говно».

— Читайте, читайте все слово! — не выдерживает Беркович.

— Нелитературное слово и тлен, — продолжает прокурор, пропускает несколько абзацев, но все-таки дочитывает. В стихотворении автор рассуждает о том, что мобилизованные могли бы «занять другую сторону», «восстать из ватников», «убить соратников» и «Самого».  

«Стихотворение, которое сейчас зачитала прокурор…-ша? -ка? Не знаю, как правильно, — нервно говорит Беркович, — это какая-то странная вырезка. Слова мои, только они в другом порядке и в другом количестве. И слово „говно“ является литературным». Какое отношение донос на стихотворение имеет к делу о «терроризме», прокурор не поясняет.

После этого судья переходит к допросу свидетелей со стороны обвинения, они ждут своей очереди уже семь часов. Первым в зал приглашают директора независимого театрального проекта Беркович «Дочери СОСО» Александра Андриевича (эта компания ставила «Финист»). Тот рассказывает, что близко дружит с Беркович и приятельствует с Петрийчук. 

— Содержал ли спектакль что-либо противозаконное? Например, то, что может оправдывать террористическую деятельность? — интересуется прокурор.

— Ни в коем случае. Абсолютно антитеррористические пьеса и спектакль. Направленные на профилактику. 

По словам Андриевича, ни он сам, ни Беркович, ни Петрийчук не разбирались в исламе, поэтому на этапе создания спектакля команда «Финиста» консультировалась с муфтием. И он якобы заверил их, что ничего оскорбительного в постановке нет. 

— Скажите пожалуйста, вам что-то известно о том, что Беркович разделяла крайне агрессивные формы ислама? — спрашивает адвокат Ксения Карпинская. 

— Я даже не знаю как ответить на этот вопрос, — теряется свидетель. — Если уж говорить по поводу религии, я не знаю, что Беркович вообще что-то разделяла: ни христаинство, ни иудаизм, ни ислам. 

— Исповедовала идеологию насильственного воздействия на органы государственной власти и местного самоуправления?

— Нет! Боже упаси.

— Принимала участие в незаконных вооруженных формированиях и международных террористических организациях?

— Да нет, конечно!

— Когда-нибудь Петрийчук или Беркович высказывали свое отношение к исламу? — подхватывает адвокат Мария Куракина.

— Нет, никогда. 

— А к радикальному исламу?

— Тем более нет! Как я помню, Евгения Борисовна всегда была скорее веселой атеисткой, чем принадлежала к какой-то религии. При этом всегда относилась [к религиям] с уважением. 

Следующей на допрос приглашают актрису Мариэтту Цигаль-Полищук — подругу Беркович, которая играла в спектакле. Сейчас она опекает двух приемных дочерей режиссерки. Перед тем как ответить на вопрос о том, как те себя чувствуют, актриса обещает, что «постарается не зареветь»: «Женя четыре года добивалась того чтобы девочки поверили, что она — та самая мама, которая никуда не исчезнет. Как они сейчас? Им очень плохо. Они очень ждут маму дома».

Говоря о спектакле, Цигаль-Полищук рассказывает, что актрисы должны были написать монолог от лица девушек, которых вербуют в ИГИЛ. Для монолога своей героини Цигаль-Полищук взяла фрагменты из интервью россиянки, «которую обманным путем затащили в Дагестан».

«Спектакль демонстрирует потенциальную опасность [для женщины] независимо от того как она умна и взросла, — объясняет актриса. — Насколько можно быть обманутой в поисках любви, кем бы ты ни был».

Цигаль-Полищук подчеркивает: зрительницы «Финиста» вряд ли захотят брать пример с героинь спектакля. «Там пять монологов, — объясняет она. — Первая [девушка только] задумалась, что [в Сирии] может быть хорошо. Вторая — отправила документы [чтобы поехать]. Третья едет на вокзал. Четвертая съездила [в Сирию] и вернулась. И пятый [монолог — о том] к чему этот ужас приводит: погиб ребенок, когда она хотела сбежать с территории запрещенной организации. Это градация ужаса». 

Идет 11-й час заседания. Судья собирается пригласить третьего свидетеля, но его прерывает адвокат Карпинская: она просит отложить допрос на следующий день. Судья упрекает адвокатов, что процесс затянулся по их вине — они якобы заранее не продумали вопросы к свидетелям. Беркович присоединяется к просьбе защитников и объясняет, что с учетом всех необходимых процедур, им с Петрийчук осталось спать меньше пяти часов.  

«Мы же не знали, что вам рано вставать, — с упреком в голосе отвечает Массин. — Могли бы высказать мнение, что вы устали. Все люди. Не стесняйтесь, пожалуйста! А вы сегодня обедали?»

Беркович и Петрийчук отвечают, что из-за суда пропустили завтрак в СИЗО и уже не успеют поужинать, а во время перерыва лишь «очень торопливо чуть-чуть поели». Судья сочувственно качает головой и соглашается перенести заседание на 10 утра следующего дня. Это означает, что подсудимые снова останутся без завтрака.